Тайная жизнь писателей  - Гийом Мюссо

Он уже не мог остановиться:

– Романист – не такая профессия, которой можно заниматься между делом, спустя рукава. Если ты романист, то это круглосуточно. Забудь про отпуска! Ты постоянно на страже, вечно караулишь мимолетную мысль, удачное выражение, черточку характера, из которой может вырасти персонаж.

Я упивался его речью. До чего же здорово было слушать его рассуждения о писательстве! Это был тот самый Натан Фаулз, к которому я так рвался сюда, на остров Бомон.

– Но оно того стоит, Натан? Да или нет?

– Да, оно того стоит, – вырвалось у него. – А знаешь почему?

В этот раз у меня был, кажется, утвердительный ответ.

– Потому что это шанс на мгновение уподобиться самому Творцу.

– Вот именно. Как ни смешно, на какой-то миг ты превращаешься перед своим экраном в демиурга, способного вершить судьбы. Для познавшего эту эйфорию не существует влечения сильнее.

Я не мог не поймать его на слове:

– Зачем же тогда бросать? Почему вы перестали писать, Натан?

Фаулз стиснул челюсти и посуровел, его глаза потускнели. Бирюза сменилась цветом морской глубины, словно невидимый художник капнул туда густых чернил.

– Ну и дурак я…

Может, он так и сказал, а может, мне послышалось. Но что-то явно надломилось.

– Я перестал писать, потому что у меня кончились силы. Доволен?

– Как я погляжу, вы в прекрасной форме. В то время вам было всего тридцать пять лет.

– Я о психологических силах. Иссякла умственная склонность, та бойкость ума, без которой не пишется.

– Что стало причиной?

– Это моя личная проблема, – ответил он, пряча мой роман обратно в портфельчик и звонко защелкивая замок.

Я понял, что мастер-класс по литературе окончен и что дальше речь пойдет о другом.

4

– Так ты согласен мне помочь или нет, черт возьми?

Фаулз грозно, не мигая, уставился на меня.

– Чего вы от меня хотите? Что мне сделать?

– Перво-наперво наведи справки об одной женщине.

– О ком?

– Она журналистка из Швейцарии, сейчас находится на острове. Ее имя Матильда Моннэ.

– Я знаю, о ком вы! – вскричал я. – Только я не знал, что она журналистка. В эту субботу она пришла к нам в книжный магазин и купила все ваши книги.

От этого сообщения Фаулз окаменел.

– Что еще вы хотите о ней знать?

– Все, что ты сумеешь добыть: что ей здесь понадобилось, чем она занимается весь день, с кем встречается, какие вопросы задает людям.

– Думаете, она задумала написать о вас статью?

Этот мой вопрос Фаулз тоже пропустил мимо ушей.

– Еще я хочу, чтобы ты отправился туда, где она живет, проник в ее комнату…

– Что мне с ней сделать?

– Ничего, болван! Залезешь туда, когда она будет отсутствовать.

– Это незаконно…

– Хочешь поступать только по закону – не бывать тебе хорошим романистом. И художником не бывать. История искусства – это история нарушения всех правил.

– Это игра словами, Натан.

– Писателю без нее никуда.

– Я думал, вы уже не писатель.

– Тот, кто побыл писателем хотя бы день, никогда не перестанет им быть.

– Слабоватая цитатка для пулитцеровского лауреата, не так ли?

– Помолчал бы.

– Ну, и что мне искать у нее в комнате?

– Точно не знаю. Фотографии, статьи, флешки какие-нибудь…

Он подлил себе кофе и, кривясь, отхлебнул.

– Потом залезь в Интернет. Найдешь все, что сумеешь, о Матильде, а дальше…

Я уже навис над своим телефоном, чтобы приступить к поискам, но Фаулз меня остановил:

– Сначала послушай. И не теряй зря время: здесь нет ни вайфая, ни мобильной связи.

Я отложил телефон, как ученик, пойманный со шпаргалкой.

– Еще я хочу, чтобы ты нашел информацию о двух людях: Аполлин Шапюи и…

Я перебил его, вытаращив глаза:

– Ее же убили!

Фаулз заморгал.

– Что ты несешь?

По выражению лица писателя я понял, что полное одиночество, на которое он себя обрек, до сих пор ограждало его от потрясшей Бомон драмы и ее обстоятельств. Пришлось выложить ему все, что я знал: рассказать об убийстве Аполлин, ее замороженном трупе, криминальном прошлом с Каримом Амрани, блокаде острова.

По мере моего рассказа он, судя по взгляду и выражению лица, приходил во все большее изумление. Встретил он меня просто в волнении, теперь же впал в полное смятение, в прямо-таки осязаемый ужас.

Когда я закончил говорить, Фаулз выглядел так, словно принял изрядную дозу спиртного. Ему пришлось бороться с собой, чтобы вернуться в более-менее нормальное состояние. После этого он, поколебавшись, тоже поделился со мной тем, что услышал накануне от Матильды Моннэ. Так я узнал о невероятном маршруте, проделанном фотокамерой, потерянной в океане Аполлин и Каримом. Сначала я мало что понял. Нагромождение фактов мешало их связать. У меня было к Фаулзу много вопросов, но он не дал мне их задать. Закончив свой рассказ, он схватил меня за руку и буквально вывел за порог.

– Обыщи комнату Матильды. Живо!

– Сразу не получится, мне пора на работу, в магазин.

– Что-нибудь придумай! – крикнул он. – Я жду от тебя новостей!

И он с силой хлопнул у меня за спиной дверью. Я понял, что дело нешуточное и что в моих интересах выполнить требование Фаулза.

1

Юго-западная оконечность острова

Матильда Моннэ захлопнула дверцу пикапа, запустила мотор и развернулась на гравии во дворе. Снаружи домик, где снимала комнату журналистка, походил на английский коттедж: фахверковые стены, крытая соломой крыша, выложенный фальшивым мрамором фасад, весь заросший шиповником. Сзади находился неухоженный сад, протянувшийся до старого моста с двумя пролетами, выводившего на полуостров Сен-Софи.

Я бывал на южном берегу всего два раза. В первый раз я любовался вблизи монастырем, где жили монахини-бенедиктинки, во второй оказался здесь вместе с местным полицейским Анджело Агостини в тот день, когда близ Тристана-бич нашли труп Аполлин. Когда я приплыл на остров, Одибер объяснил, что эту часть Бомона с давних времен облюбовала англоязычная публика. Вот и Матильда поселилась у пожилой ирландки. Дом с невесть каких времен принадлежал Колин Данбар, раньше работавшей архитектором, а теперь по необходимости сдававшей комнату на втором этаже и кормившей постояльцев завтраком.